Том 82, № 3 (2023)

Предмет статьи – важнейшие для развития теории литературы вехи восприятия знаменитого высказывания Л.Н. Толстого о “сцеплениях&8j1;, обеспечивающих целостность романного повествования. Толстовская идея “сцеплений&8j1; не раз инспирировала различные толкования в литературоведении (в частности, М.О. Гершензона, В.Б. Шкловского, Б.М. Эйхенбаума, Т. Райнова и др.). Подробно рассмотрены два полюса толкования идеи “сцеплений&8j1; в интуитивистской теории М.О. Гершензона и в формальном методе В.Б. Шкловского. Показано, что в теории М.О. Гершензона “сцепления&8j1; становятся фундаментом принципа медленного чтения и выражают точки корреляции личностного видения автора и интерпретатора. В теории В.Б. Шкловского “сцепления&8j1; есть прием, элемент техники повествования в сказке, новелле, романе и т.п., функцией которого определяется персонажная субъективность. В 1930-е годы В. Вейдле подводит своеобразный итог развития эстетики первой трети ХХ в., показывая изменение ключевых ориентиров в литературе и искусстве. Этот период ознаменован исчезновением личности и непроницаемой живой жизни из системы воззрений на природу творчества, влиянием аналитических подходов, как в литературоведении, так и в художественной практике, способствующих расщеплению, фрагментации художественного целого в эстетическом восприятии, сведéнию изучения творчества к выявлению и тиражированию приемов. Исследователи до сих пор чаще обращаются к идее сцеплений через интерпретацию Шкловского, что неизбежно создает искажения в представлении эстетики Толстого.

В статье рассматривается ситуация, связанная с изменениями в портрете Обломова в двух редакциях романа, 1859 и 1862 гг., признанных в настоящее время каноническими. Наряду с существующими объяснениями исчезновения из второй редакции портрета метафоры “вольной мысли”, которая связывается с устранением романтической стилистики или же с поспешностью работы писателя при подготовке издания 1862 г., в статье выдвигается другая версия трансформации текста. Она мотивируется литературной полемикой Гончарова с той линией “физиологического” направления в литературе середины XIX в., которая была представлена в очерках Ф.В. Булгарина. В статье показывается, что в обеих ранних редакциях романа, первоначальной и 1859 г., присутствуют метафоры “сонного ума” и “вольной мысли”, которые были представлены в одном из очерков, входивших в издание “Комары: Всякая всячина Фаддея Булгарина” (1842) под названием “Беглая мысль”. В ранней редакции портрета Обломова считывается ситуация, описанная в этой “физиологии”, когда проживающий в Петербурге “хозяин” “ума” и “мысли” лишь сосуществует со своим сонным умом, а мысль его и вовсе покидает и путешествует “вольной птицей” по другим домам Петербурга, наблюдая везде “мертвое царство”. В очерке предлагается натуралистический срез города. Интерес к Булгарину со стороны Гончарова расценивается автором статьи не как случайное явление, а связывается с полемикой двух линий “натурализма” в литературе 1840-х годов и с иронической тактикой гончаровского нарратива. Немалую роль играют также личные мотивы, негативное отношение Гончарова к личности Булгарина как писателя и критика. Гончаров и в других своих сочинениях и письмах 1830–1850-х годов нередко воспроизводит стилистику Булгарина, и всегда булгаринские подтексты работают у него на создание иронического модуса, а само повествование Гончарова выдержано в полемическом ключе. Эти примеры также систематизируются в статье. И в целом вектор полемики с Булгариным, по мнению автора статьи, должен быть распространен и на роман “Обломов”, работа над которым началась еще в 1840-е годы, в период коммерческого успеха физиологических предприятий Булгарина. Попытка Гончарова элиминировать булгаринские “следы” во второй редакции портрета Обломова, а затем возвращение к ним в более поздних изданиях романа рассматриваются в статье как своего рода “органическое противоречие” в поэтике и издательской тактике писателя, которые, вероятно, требуют еще научной рефлексии.

В статье дается общая характеристика творческого облика Л.Я Гуревич (1866–1940) и предпринята попытка объяснить, с чем связан ее отказ от продолжения писательской карьеры и переход в критический цех. Анализ откликов на роман “Плоскогорье&8j1; (1897) позволяет предположить, что абсолютно произвольная трактовка замысла, превратное толкование содержания и резкие нападки были болезненно восприняты молодой писательницей. Непонимание написанного, просвечивающее даже в благожелательных отзывах, противоречивые рекомендации, сосредоточенность на второстепенных моментах выявляют, помимо всего, слабые места методологии критических направлений в целом (особенно народнической и марксистской ветвей). Но также обнаруживается и общая недоброжелательность “мужской&8j1; критики по отношению к женскому творчеству, что не могла не почувствовать автор романа. Кроме того, отзывы позволяют сделать вывод о неудачном способе продвижения романа самой писательницей, а также о сходных приемах, которые использовали критики для принижения значимости женских текстов. Тем не менее разнообразные истолкования идейного смысла романа дают возможность прочитать его как бы разными глазами и сделать вывод о том, какова могла быть реакция на роман в читательской среде.

В статье предпринята попытка уточнить литературоведческую терминологию, а именно: дать четкое и непротиворечивое смысловое наполнение термину “точка зрения”. Краткий обзор дефиниций одного из ключевых понятий нарратологии, представленных как в справочно-энциклопедической, так и в учебно-методических изданиях, выявляет картину понятийно-терминологического разнобоя, при котором происходит размывание и обессмысливание термина. На примерах из классических текстов русской литературы “точка зрения” рассматривается как важнейший принцип субъектной организации повествовательной прозы.

В статье рассматриваются группы лексем, связанных в архангельских говорах с понятиями семьи и родства. Словообразовательное гнездо с корнем род- намного значительнее, чем гнездо с основой семьj-. Одни и те же лексемы могут указывать как на отдельных членов семьи, так и на совокупность родственников, то есть употребляться в собирательном значении - дифференциация оказывается достаточно слабой. Для обозначения родства и родственников используются также термины, называющие общность людей (братва, дружина, артель, колхоз, население), некоторые местоимения (мои, свои, все, наши), метафоры, связанные с культурными кодами (по терминологии С.М. Толстой): растительным (дерево, корень, семя), животным (гнездо), предметным (дом), соматическим (кровь, нога, колено, жила, кость, хвост), абстрактным (сторона, линия). Многочисленные примеры впервые вводятся в научный оборот.

В “Записках из Мертвого дома” Достоевского влияние Герцена сказывается не только в их мировоззренческой основе, но и в художественных деталях. Изображение в них всеобщего безумия напоминает некоторые мысли из психиатрического трактата героя повести Герцена “Доктор Крупов”. Вопреки представлениям Герцена о детерминизме среды Достоевский видит в безумии проявление подавленной личности. Тем самым в он продолжает свою борьбу с теорией среды, начатую им уже в “Бедных людях”.

На основании корпуса ранее неизвестных архивных документов, а также затерянных публикаций XIX в. представлена уточненная история и хронология начального этапа авторской лексикографии в России. Основание академической авторской лексикографии отсчитывается от 1842 года, когда московские академики во главе с И.И. Давыдовым выдвинули идею о необходимости работ Академии наук по составлению словарей языка писателей, а в 1848 году огласили выработанные “Правила о составлении словарей или индексов из классических русских писателей&8j1;, сделав первые индексы слов к сочинениям М.В. Ломоносова и Н.М. Карамзина. К 1840-м годам относится и работа Я.К. Грота над изучением языка Г.Р. Державина, а также планы по созданию отдельного словаря языка писателя. Установлено, что работа Академии наук над составлением словаря А.С. Пушкина была начата в 1848 году; а к 1849 году по программе московских академиков были исполнены первые индексы слов из сочинений Г.Р. Державина и В. А. Жуковского. Описывается в подробностях замысел П.С. Билярского по созданию словаря языка М.В. Ломоносова и излагаются истинные причины неудачи этого масштабного начинания; другой опыт словаря языка Ломоносова, составленный А.С. Будиловичем (1871), выдвигается автором в качестве первого опубликованного словаря языка писателя. Даются сведения о значительной лексикографической работе, которую вел М.И. Сухомлинов как до избрания в Академию наук (1850-е), так и уже в составе Академии (1870-1880-е). Завершается статья описанием первого в истории русской лексикографии индекса к переводным произведениям – “Илиаде&8j1; Н.И. Гнедича и “Одиссее&8j1; В.А. Жуковского (1885).